Ещё несколько осторожных шагов. Мягкие арамусы из сохатиной шкуры глушат скрип снега «до нуля». Плавное передвижение девушки сравнимо с движениями крадущейся рыси, чего не скажешь о Егоре. Его кожаные бродни шуршат, как голицы по насту. Как бы он ни старался идти как можно тише, шум от шагов девушка слышит прекрасно. А что тогда говорить о медведе? Вполне возможно, что шатун уже приготовился к своему решающему прыжку…
Вот Ченка подошла к колодине, посмотрела между веток туда, на поляну, и наконец-то увидела… Труп Григория, вернее то, что осталось от человека, лежал на краю полянки, у густой, невысокой подсады пихтача-курослепа. Обезображенное лицо, раскинутые руки, перекушеные ноги. Обрывки одежды, расщеплённая лыжа, лопнувшая котомка. Рёбра вырваны, внутренности съедены. Нижнюю и верхнюю части тела соединяет голый, обгрызенный позвоночник. Весь вид изуродованного человека привел в ужас!.. Ченка мгновенно представила, что всего лишь несколько часов назад Григорий двигался вперед, шевелил руками, шел на лыжах, крутил головой и просто жил своей обычной жизнью…
Виновник трагедии лежал тут же рядом, в трёх метрах, под огромной елью. Насытившись за долгое время, шатун спал крепким сном. Он даже не удосужился закопать труп, как бывает всегда, когда зверь добывает сохатого или сокжоя. И более того, предавшись благодати сытого желудка, зверь поленился отойти в сторону от добычи и лечь на входном следу.
Шатун лежал на животе на подогнутых лапах. Большая голова покоилась на кряжистых «руках». Нос был прикрыт мозолистым ступаком. Глубокое, шумное дыхание медведя говорило о его спокойном состоянии. Нервно подрагивающие, «стоящие» уши не слышали шагов крадущихся охотников. Впалые, «лысые», с редкой летней шкурой бока шатуна чётко обозначили дугообразные ребра. При частом дыхании внутри зверя что-то хрипело, булькало, что очень напоминало игру неумелого гармониста на старой, затырканной тульской двухрядке. Он был настолько худым и облезлым, что его вполне можно было сравнить с летней норкой, только что выпрыгнувшей из воды на берег. По всей вероятности, какая-то внутренняя боль, мучения и голод утомили зверя, и он, насытившись лёгкой добычей, тут же отключился от реального мира и уснул крепким сном.
Быстро оценив ситуацию, Ченка посмотрела в сторону Егора. Надо было срочно предупредить его о медведе, но, как назло, тот скрылся в густом пихтаче и был вне видимости. Осторожные, крадущиеся шаги охотника едва доносились до девичьих ушей, что говорило о том, что русский проходит зверя намного дальше стороной. Ещё какое-то мгновение, и он пройдёт шатуна, подставит спину. А зверь, конечно же, не упустит возможности для очередного нападения.
Мысли Ченки мечутся в хаотическом вихре: что делать? Сейчас медведь услышит Егора, проснётся, и тогда… Надо предупредить русского, чтобы тот встал за дерево, обезопасил свою жизнь. Но как это сделать? Крикнуть? Щёлкнуть сучком? Но тогда будет упущена возможность для меткого, точного выстрела. Пока шатун спит, он уязвим. В него легко прицелиться. Намного труднее будет попасть в мечущуюся, прыгающую массу. Тем более что для него небольшая пулька из малокалиберной винтовки?
Более не раздумывая, Ченка вскинула ружьё к плечу, совместила мушку с прорезью, подвела к голове зверя. Шатун лежит хорошо, в каких-то пятнадцати шагах, боком. Лучше не надо! Вполне возможно, что удастся его убить с первого выстрела.
Затаила дыхание, медленно потянула ствол к убойному месту, за круглое ухо, на ладонь пониже от загривка и плавно надавила на спусковой крючок. И уже ничего не смогла сделать в то мгновение, когда вдруг увидела, что голова зверя резко дернулась вверх.
Сухой хлопок, очень напоминающий треск развалившейся под топором чурки, наполнил ближайшее пространство. Ченка замерла от страха: она видела, как медведь быстро приподнялся на передних лапах и закрутил носом. Девушка осторожно скользнула за колодину, стала торопливо забивать в винтовку новый заряд. Но и за зверем следит краем глаза. Она поняла, что промахнулась. И дальнейшее было непредсказуемо, как ветер в горах.
Шатун в удивлении оглядывается по сторонам, не может понять, что происходит. Или ему послышался какой-то звук, или рядом прожужжал паут. Медведь втянул в себя воздух и вдруг хватил слабый запах человека.
Дрогнул зверюга телом, осклабился, громко фыркнул. Изо рта харкнула россыпь алых брызг. Всё-таки попала Ченка медведю, но обнизила и пробила горло. Закрутился зверь на месте, то на лапы падёт, то вскочит. Хватает воздух поросячьим пятаком, шевелит ноздрями, клацает зубами, рычит, прядает ушами, как жеребец. Хочет понять, где находится враг, но не может, так как острый вкус людей всюду. Охотники рядом, в нескольких метрах притаились. Проспал своё благополучие косолапый.
Ченка торопится, порох засыпала, уже шомполом пульку забивает. Осторожно, но ловко двигает руками, боится, чтобы шатун не услышал. А сама все молит Амаку, вспоминает Тугэта: почему Егор не стреляет? Неужели капсюль осечку дал?
А медведь не стоит на месте, пошёл по поляне. Редкая шерсть дыбарем, клыки осклабил, голову к земле склонил, уши на загривок прижал, приготовился к атаке, глухо рычит, пугает. За ним красная дорожка тянется, с нижней губы кровь сочится. Вдруг бросился вперёд, сделал резкий выпад. Таким образом хотел испугать человека и обнаружить его местонахождение. Сделал пару прыжков в сторону притаившейся Ченки, подскочил к колодине, встал в дыбы, упёрся передними лапами в поваленный ствол кедра, замер обломленной дранощепиной. Стоит, слушает, смотрит, вынюхивает.