Дочь седых белогорий - Страница 37

Казалось, что медведь сам не понимает, что происходит. Он медлил с нападением. Его шумное, сиплое дыхание перемешивалось с глухим рыком. Наверное, он оценивал силу неизвестного противника, в достаточной мере представляя себе своего неожиданного врага, появившегося быстро и неизвестно откуда.

В обычном мире зверь привык видеть человека и добычу при других обстоятельствах. А здесь, в этом ледяном тоннеле, всё по-другому, и он не может понять, что происходит. Он только что приступил к трапезе, и тут кто-то большой, непонятный появился откуда-то сверху и остановился у его ног. Скорее всего, появление людей и обречённого оленя, попавших в ловушку, он принял за своих врагов, пытавшихся отнять у него добычу. Оскалившись, со стеклянной злобой в глазах, зверь приготовился к защите и уступать так просто убитую матку сокжоя не собирался.

Намерения амикана оправдались тут же и очень быстро. Это случилось сразу, как только смертельно раненный Учхор попытался приподнять голову. Молниеносный бросок, удар лапой по шее, несравнимое ни с чем сжатие острых клыков на шее. Последний вздох оленя, и всё кончилось. Загбой видел, как мгновенно погиб Учхор. И ничего уже нельзя изменить.

Как это страшно, когда тебе в лицо дышит смерть. Плохо, когда не знаешь, как избежать этой смерти, боишься её и трепещешь перед ней. Немногим лучше, когда ты знаешь, как поступить в данный момент, преодолеваешь свой страх, твой разум трезв, рука тверда, а нервы крепки, как тонкая, но необычайно прочная нить паутины, в которую попалась муха. Второе чувство для Загбоя сейчас было намного ближе, потому что он, обладая всеми этими качествами, знал, что ему предстоит делать.

Медведь, не замечая ничего вокруг, продолжал изливать свою ярость на мёртвом Учхоре. Он бил оленя могучими лапами, рвал безжизненные ткани клыками и давил его своим телом. Объект атаки несколько притупил его чувства. Он пока что не замечал ни Дмитрия, ни сгруппировавшегося для единственного прыжка охотника. И когда из уст эвенка слетел краткий возглас, чем-то далёким напоминавший боевой клич, зверь растерялся. Он не ожидал увидеть рядом с добычей ещё кого-то.

Медведь отскочил назад, резко фухнул, осклабился, неуклюже замер, тяжело вдыхая запах человека. Загбой выдернул из ножен пальму, сорвал с головы шапку, прыгнул вперёд, на мёртвого Учхора. Принимая вызов, медведь вздыбился, грозно заревел, замахал лапами, пытаясь достать охотника. Охотник, в свою очередь, опять подался вперёд, под лапы, к лохматому брюху зверя, и в прыжке бросил в морду амикана головной убор. Тот поймал шапку клыкастой пастью, схватил лапами и не заметил, как ловкий охотник скользнул ему под брюхо.

Как невидимый огонь, лизнувший пыль трухи дуплистого кедра, мелькнул острый нож. Стальное жало врезалось в низ живота, чуть выше паха и под воздействием сильной, жилистой руки резко вспороло лохматую шкуру до ребер.

Взвыл зверюга от боли, сгорбился, выплюнул шапку, замахал лапами, стараясь поймать и разорвать человека. Но Загбой уже был далёк от ловких тисков. Как тень метнувшегося тайменя, бросился между ног разьярённого исполина. Из широкой раны вывалились внутренности зверя. Медведь поймал кишки, рванул когтями, почувствовал ещё большую боль. Смертельно раненный, не осознавая происходящего, стал выворачивать и разбрасывать свою плоть по сторонам. Дикий рёв заполонил своды ледяной пещеры, со стен и потолка посыпались мелкие кусочки кристаллов.

Распластавшись на ледяном панцире, «слился и умер» Дмитрий. Ужас происходящего сковал его. В судороге скрючились руки и ноги. От страха он не мог отвернуть своё лицо от разорванных внутренностей, падавших на него из лап медведя. Он ждал, что вот-вот – и разъярённое страшилище будет рвать его тело.

Загбой сжался за спиной медведя. Он тоже не желал, чтобы зверь обратил на него своё внимание. Свою роль в поединке охотник выполнил, теперь оставалось только ждать. Но ждать так, чтобы зверь в предсмертном танце не бросился на него и не порвал на части.

А развязка была близка. Медведь вырвал из себя почти всё, разодрал лёгкие, печень. Окровавленные куски внутренних органов разлетались по сторонам. Неимоверная боль собственного уничтожения неповторимыми спазмами сковала лохматое тело исполина. Глухой рокот лился из горла. Зверь захлёбывался в собственной крови, харкал, плевал, задыхался и слабел на глазах. Вот он присел, закачался, повалился на бок, но, всё же совладав с собственными силами, вскочил и вновь запустил лапы в собственную утробу. Ему казалось, что источник поражения, его враг, находится там, откуда идёт боль.

Он желал мести, хотел задавить этого невидимого врага и еще больше ухудшал свое положение. Наконец-то он повалился набок, нервно замахал лапами перед собой, ещё раз попытался приподняться, но не смог. Тяжёлое, хриплое дыхание становилось всё реже и тише. Последние вздохи, прощальный стон… По хребту прокатились нервные судороги. Шкура зверя вздрогнула, как в лихорадке, туша выгорбилась и обмякла.

Загбой ещё какое-то время, затаившись, медлил. Потом встал, осторожно подошёл к медведю сбоку, толкнул его ногой. Лохматая гора едва вздрогнула, качнулась и на проверку охотника ответила молчанием. Зверь был мёртв.

Загбой подскочил к русскому, прикоснулся рукой к его плечу, в волнении спросил:

– Как ты, бое, шивой?

Какое-то время тот тупо смотрел на него, не в состоянии вымолвить хоть какое-то слово. Он был в шоке от произошедшего и, может быть, чувствовал себя уже мёртвым. Но потом глаза его заблестели. Разум возвращался. Узнав охотника, приподнялся на локте, посмотрел вокруг, на себя, на руки. Увидев мёртвого медведя у своих ног, месиво из внутренностей и крови на себе, вздрогнул – окончательно пришёл в себя, глубоко посмотрел в глаза Загбою, тихо спросил: