Дочь седых белогорий - Страница 124


К оглавлению

124

С вершины реки плывет прохладный туман – к хорошей погоде. Бирюзовое небо отражает своей чистотой и непорочностью. Вершины гольцов оплавились золотом, там уже гуляют тёплые разливы яркого солнца.

Над водой порхают кулики. Где-то далеко, у острова, призывая к себе глупую молодь, тревожно кричит утка. Проворно прошивая ветви деревьев, суетятся неугомонные вьюрки, мухоловки. В глубине кедрача перекликаются рябые дрозды.

Загбой встал, подживил тлеющий костёр. Взял холодный чайник, сходил за водой, подвесил его над огнём. В ожидании, пока закипит, решил сходить к чуму. Оттуда, с пригорка, хорошо видно пасущихся оленей. Сбивая просохшими олочами рясную росу, пошёл вверх по тропинке. Услышав его движение, из-под стволов кедров приподняли настороженные головы собаки, для порядка подали голос. Охотник негромко ответил одобряющим приветствием. Чирва и Илкун вскочили, побежали навстречу, возбуждённо чихая, закрутились у ног.

Из чума выглянула заспанная Ченка, посмотрела на отца и опять скрылась под шкурами. Тут же послышались негромкие голоса: Дмитрий что-то спросил у девушки, та коротко ответила.

Эвенк прошёл за бараки, внимательно посмотрел на заливные луга, пересчитал оленей, удовлетворённо хмыкнул себе под нос, повернувшись, пошёл назад. От чума его окликнули. Загбой остановился, вернулся, подождал Дмитрия. Русский, босой, без рубахи проворно выскочил к нему на улицу и более чем приветливо протянул руку:

– Здравствуй, дорогой Загбой Иванович!

Охотник промолчал, но ответил крепким рукопожатием.

– Я вчера немного погорячился. Ты меня извини уж… Так получилось, – заминая слова, продолжил Дмитрий. – Не хотел я так… Давай-ка лучше покурим, – и услужливо выдернул кисет.

Загбой улыбнулся в ответ, – простил зятя, присел у потухшего костра на чурку, вытащил свою трубочку, потянулся к табаку.

Закурили. Не зная, с чего начать разговор, Дмитрий попросил Ченку вынести рубаху и какую-нибудь обувь. Молодая женщина тут же выполнила его просьбу, засуетилась у костра.

– Как ходил по тайге? – начал купец издалека. – Далеко ли ездил?

– Карашо хоти. Талеко езти. Сокжой стреляй. Ты, отнако, сам вчера мясо кушай, – помолчав, выдохнул Загбой и, радуясь, что зять интересуется его проблемами, начал увлечённо рассказывать о своих похождениях.

Давая ему выговориться, купец молча, с некоторым восхищением смотрел ему в лицо, иногда пыхал табаком, вставлял редкие слова одобрения, чем ещё больше подталкивал охотника к откровению. Эвенк, не понимая подвоха, думая, что зять искренне заинтересован тайгой, распалялся, открывая тонкости своего ремесла, премудрости охоты, маленькие хитрости и тайны. Где-то в глубине души следопыта металась искра надежды: «Ну вот, наконец- то! Дмитрий, дорогой зять, интересуется тайгой! Он тоже хочет стать настоящим охотником, великим следопытом! Хочет жить в лесу, как и все кочевники. Это очень хорошо, просто даже замечательно! Это значит, что род Загбоя не умрёт. По моим следам пойдут крепкие ноги потомков, которые будут чтить память рода Длиннохвостой Выдры. А это значит, что ради этого стоит жить!»

Да, Загбой расскажет всё, что знает. Да, он научит его всему, чему учили его дед, отец, братья. У Загбоя не будет от зятя никаких тайн. Он научит его, как надо читать следы зверей, слушать природу, предсказывать погоду, выживать в тяжёлый час, преодолевать голод, терпеть холод и лишения, быть честным и справедливым, делиться последним куском мяса с голодными. Загбой передаст Дмитрию все тонкости охоты. И он станет одним из лучших, кого будут благодарить и вспоминать люди добрым словом.

Но хочет ли этого сам Дмитрий? На лице купца наигранная маска лицемерия. Загбой не знает, что, внимательно слушая его, зять просто играет, ожидая нужной минуты. И этот момент наступил. Может быть, немного раньше, чем этого хотелось бы Дмитрию. Ему стоило малого, выждать ещё какое-то время, может быть, налить тестю добрый стакан вина и выведать всё, что он хотел знать. Некоторая недооценка характера охотника, поспешность и жадность сгубили купца и в этот раз.

Недослушав Загбоя, он, стараясь казаться равнодушным, как бы между прочим спросил:

– А где ты видел следы братьев Вороховых?

Загбой осекся на полуслове, открыл рот и какое-то время переосмысливал вопрос. Пытаясь понять смысл вопроса, какое-то время смотрел Дмитрию в глаза. Потом тихо ответил:

– Отнако там, – махнул рукой вверх по реке. – Три перевала. На олене день хоти…

И… Похолодел! Сказал лишнее. Вспомнил, что про братьев он Дмитрию не говорил! А Дмитрий, не упуская момента, понимая, что поймал Загбоя, не давая опомниться, тут же подхватил:

– А что Лиза-то, с ними была?

Молчит Загбой. Понял, что проговорился. Но самое страшное то, что поверил Дмитрию, открылся, был откровенным. Думал, что зять хочет быть справедливым, а он… Он просто хочет знать тайну. Чужую тайну! Которую, он не может сказать никому!

Спохватился Дмитрий, осмыслил, что спросил не то и не вовремя. Засуетился, перевёл разговор на другую тему, повысил голос, кричит Ченке:

– Эй, жена! Ставь чайник! Мы сейчас с отцом кушать будем, – похлопал Загбоя по плечу. – По кружке спирта выпьем!

Но охотник расстрен. Медленно встал, холодно, едва слышно выдавил:

– У меня, там, отнако, костёр гори. Чай кипи…

И пошёл под гору, едва переставляя ноги. Дмитрий прыгает вокруг, пытается его остановить:

– Да что ты! Брось свой чайник! У нас лучше, ты же дома, вот твой чум. Сейчас будем кушать. Спирт пить. Много спирта!..

Но Загбой непреклонен. Шагает, не слушает, как будто вокруг никого нет. Отступился Дмитрий, остановился, зло сплюнул и вернулся к костру:

124